
«Дылда»: Как снят фильм о послевоенном Ленинграде, награждённый в Каннах

В прокате — получивший призы на Каннском фестивале фильм Кантемира Балагова. Ученик Александра Сокурова проявляет себя как зрелый художник — ни больше и ни меньше.
Первая работа Балагова, «Теснота», была, конечно событием: постольку, поскольку показывала Кавказ девяностых, неизведанную фактуру. Но как художественное явление была все-таки «фильмом ученика Сокурова»: любопытным и смелым, но дебютом, заявкой на нечто большее. После «Дылды» Балагова называть учеником язык не повернется: это не упражнение на заданную тему, не заявка, а полноценное, сложное и неудобное художественное высказывание.
Балагов сразу поставил планку высоко, даже слишком. Даже сюжетно — вдохновением для фильма послужила книга Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо», и это смело, на грани самоубийства. В основе «Дылды» — история двух девушек, вернувшихся с фронта в Ленинград и тщетно пытающихся начать мирную, спокойную жизнь. Темы войны, блокады, женщины на войне, голода и смерти — не только больные и невысказанные, нерешенные, они еще и до сих пор неудобные (вспомнить хотя бы скандал с «Праздником»). Алексиевич вовсе для литературной (и не только) тусовки — как красная тряпка для быка: манипулятор, «не писатель, а журналист», да и вообще, что это за литература такая, интервью собирать.
Но ни у поборников «военной правды», ни у тех, кто даже Даниила Гранина обвинял в «очернении», язык не повернется предъявить хоть какие-то претензии к «Дылде», найти в фильме хоть тень «поливания грязью». В первую очередь, потому, что в художественном плане Балагов тут поставил планку даже выше, чем в повествовательно-тематическом. «Дылда» — кажется, вообще первый после балабановского «Брата» фильм, напрямую работающий в русле «ленинградской школы». Тут много шума, атмосферы, деталей, из которых экранная реальность складывается: голоса коммунальных соседей и пациентов госпиталя, трамвайная болтовня, грязный снег на тротуарах, вечная зимняя полумгла. Сюжет срастается из всего этого даже в большей степени, чем из, собственно, истории двух подруг, ищущих хоть какой-то человеческой близости в нищем и жалком послевоенном мире.
Но самый яркая, решающая черта «ленинградской школы» в «Дылде» — актерская. Балагов идет по полузабытому германовскому (как бы это ни звучало невероятно) пути: поиска типажей, странных лиц, необычных внешностей. Большие роли в «Дылде» играют непрофессиональные актеры: музыканты, повара, просто прохожие. Но ровно теми же свойствами обладают и профессионалы: исполнительницы главных ролей Виктория Мирошниченко и Василиса Перелыгина не похожи на актрис. Мирошниченко — действительно, дылда, белесая, с совершенно нестандартной внешностью. Перелыгина, кажется, вообще не играет, а просто произносит текст прерывающимся голосом, то сбиваясь на смех, то каменея. У Балагова играют не актеры и актрисы, а ресницы, уши, носы, подбородки, нищенская шапочка Дылды, даже позвякивающие в темноте на груди ее подруги ордена. Единственное узнаваемое лицо на весь фильм — Ксения Кутепова — тут неузнаваема: потому что играет не комплексом срывающегося голоса, нервичности и прочего своего дежурного инструментария, а рыжими кудрями и поджатыми губами.
Как это ни странно прозвучит «Дылда» — при всей свой сложности, образности и сугубой художественности — первый за очень долгое время отечественный фильм, который не может не быть понятен всем и каждому, не может не трогать в равной степени петербуржцев (в том числе, вызывать гордость продолжением традиций), жителей Токио, Мельбурна и Буэнос-Айреса. Тут нет никакой «специфики», чтобы прочувствовать трагедию героинь, не нужно знать о блокаде и войне. Чтобы сочувствовать Дылде, не нужно понимать русского языка — достаточно ее птичьей пластики, белесости и данных со всей физиологической убедительностью последствий контузии. Так что Балагов — нет, не «ученик Сокурова», а «Дылда» — не «кино о блокаде». Это понятный всем и каждому фильм режиссера с мировым именем.
Иван Чувиляев, специально для «Фонтанки.ру»
Читайте также:
Кто идет за Звягинцевым и Сокуровым: шесть молодых российских режиссеров

Иноагентская лихорадка в книжных магазинах. Кто, что и почему изымает из продажи?
Новости
29 апреля 2025 - Свет, цвет и эклеры. Что делать в Эрарте на майские праздники
- 01 сентября 2025 - Стало известно, когда откроют Центр современного искусства имени Сергея Курехина
- 30 августа 2025 - Почти 400 человек! Александринский театр вышел на площадь и впервые сфотографировался полным составом
- 30 августа 2025 - Татьяна Голикова назвала второго лауреата Эрмитажной премии. Первым был Курентзис
- 29 августа 2025 - Скончался крупнейший специалист по Петербургу Достоевского Борис Тихомиров
- 29 августа 2025 - Михаил Пиотровский рассказал о предстоящем награждении дирижера Теодора Курентзиса
Статьи
-
30 августа 2025, 17:26В бывших Константиновских покоях Михайловского замка — там, где зрители привыкли видеть большие академические картины в золочёных рамах, — до 27 октября открыта выставка работ Алексея Пахомова, приуроченная к его 125-летию. Вы увидите крупные вещи и книжную графику, работы, прославляющие юность и свежесть жизни, и блокадную «Ленинградскую летопись», некогда потрясшую столичных зрителей. Предыдущая выставка Алексея Пахомова проходила в 1986 году.
-
29 августа 2025, 21:11Еще два вечера — 29 и 30 августа — Гатчинский парк озаряет свет инсталляций художников разных стран, включая Китай, Сербию, Францию и Испанию. Его дорожки превратились в маршрут, соединяющий разные художественные высказывания, выполненные в разных формах, видах искусства и настроениях, но объединенные одной темой — «Игра». «Фонтанка» съездила посмотреть и показывает, что получилось.
-
29 августа 2025, 16:19Родион Щедрин — редкий случай нашего современника, ставшего классиком при жизни: его оперы и балеты шли в ведущих театрах страны, а в день его смерти было объявлено, что оставшиеся три дня лета с 12:00 до 18:00 фойе Новой сцены Мариинского театра будет открыто для возложения цветов в память о нем. «Фонтанка» вспоминает композитора, сумевшего и написать веселый марш монтажников для народа и раскрыть тонкие струны души в операх «Очарованный странник» и «Левша», и не стесняться того, что за женитьбу на Майе Плисецкой его называли «Салтыков-Плисецкий».